Как бороться с ощущением эпохальности этого фильма, о которой трезвонят все подряд? Например, так: посмотреть его на волне всеобщей трескотни, потом еще раз пересмотреть уже в более спокойной обстановке через пару месяцев. А потом забыть о фильме лет на десять. И тогда - вспомнить. Уверяю вас: при такой методе с фильма слетит вся шелуха ложной актуальности, сиюминутной элитарности и продюсерских спекуляций. Если, конечно, есть, чему слетать. Бывают ведь редкие примеры того, как фильм, признанный эпохальным сразу, остается таковым навсегда.
«Криминальное чтиво» - из их числа. Я подверг его описанной выше методе. Тарантиновский шедевр выдержал мое испытание шутя.
Есть смысл отвести немного места для рассуждений на тему: что лучше – «Чтиво» или «Бешеные псы»? Не убоявшись даже того огромного количества слов, которые нагородили вокруг этой проблемы, высосанной совершенно из пальца. Смысл поговорить есть, потому что… Просто потому что хочется. И вот что я вам скажу. «Псы» - очень простой фильм. Этим он подкупает любителей киношной простоты. «Чтиво» - напротив, произведение нарочито сложное. Фанатская аудитория у него совершенно иная. Причем, по моим многолетним наблюдениям, количество любителей простого и ценителей сложного примерно одинаково. Прийти к единому мнению им труднее, чем фанам ЦСКА и «Спартака» выпить на брудершафт. «Чтиво» и «Псы» - два прекрасных фильма. И если «Чтиво» мне нравится больше, то лишь потому, что я принадлежу к великой армии любителей сложного. Которое в тарантиновском исполнении достигает границ совершенства.
Перед нами – три взаимно переплетающихся сюжетных линии. В одной оперируют двое влюбленных налетчиков, ущербного вида Бонни и Клайд, матерящиеся почем зря. Эта линия одновременно и главная, и вспомогательная. По хронометражу она вроде второстепенна, а по смыслу и сюжетной функции, напротив, - стержневая. Вторая линия – это тяжкие деяния двух гангстеров, Винсента Веги и Джулса. Эти двое съедают львиную долю экранного времени, много стреляют и философствуют, матерясь почем зря. Винсент между делом еще успевает скрасить вечеринку жене своего босса, Марселласа Уоллеса, где на пару с ней выдает один из самых запоминающихся твистов в истории кино. Ну, и, наконец, третья линия посвящена Бутчу Кулиджу, боксеру «на сходе». Его как бы контролирует Марселлас, но Бутч решает сыграть в свою игру. Он не ложится в пятом раунде, как того требовал хозяин – наоборот, он так надирает задницу противнику, что тот попадает в реанимацию. И еще о заднице. Отец Бутча воевал во Вьетнаме, был взят в плен, попал в лагерь – и там, чтобы уберечь фамильные часы Кулиджей, три года носил их… Ну, вы поняли где.
Кстати, Бутч тоще нещадно матерится.
Нецензурная брань вообще стала фирменным знаком этого фильма. И, возможно, окончательно легализовала слово fuck в Голливуде. Поэтому, если уж в вашей душе зародилось желание более точно понять авторский замысел режиссера – лучше не смотрите «деликатные» версии дубляжа. Смотрите те, где переводчики не стесняются в выражениях (лучшая из них – гоблиновская). Если маты вас пугают (смущают, возмущают) – стало быть, этот фильм вовсе не про вас. Не то, чтобы нецензурщина так уж заслуживала нашего внимания – просто она является одной из составляющих идиотского понятия «правда жизни» (какая в нашей жизни правда, ума не приложу). Не делайте вид, что вы ни разу в жизни никого не посылали на хуй. Что, в самом деле не посылали? Ну, вам же хуже. Облегчите душу, мой вам совет. Возможно, Господь даже укажет вам за это путь к свету, в том числе – струящемуся из чемоданчика, с которым ходит Джулс.
Кстати, что в этом чемоданчике, хотел бы я знать…
Совершенно ясно, почему Квентин Тарантино так упирал в сценарии на слово fuck. У него явно было намерение поиметь своим фильмом всю Америку. Ему это удалось сделать с особым цинизмом: «Оскара»-то он получил именно за сценарий! С другой стороны, надо быть совершенно глухим (и слепым), чтобы не оценить потрясающую силу диалогов, заполняющих буквально каждую минуту «Чтива». В самом деле, трещат тут без умолку – ну, точно в каком-нибудь бразильском сериале. И темы для разговора черт-те какие – массаж стопы, о котором рассуждают минут пять, предмет уж совсем не философский. Отчего же потом, когда Джулс выруливает в высшие сферы и начинает цитировать Библию, а потом и вовсе превращается в бродячего проповедника – отчего это все не кажется искусственным, отчего не возникает впечатления, что старина Квентин просто спекулирует божественным, чтобы прикрыть низменное? Чтобы этим низменным сорвать кассу для «Мирамакс», мир праху его, а божественным умаслить каннское жюри?
Да потому не возникает всех этих вопросов и подозрений, что старина Квентин работает на недосягаемом для критики уровне. Все претензии, которые к нему теоретически можно предъявить – это претензии «взагали». Как только дело доходит до конкретики, попробуйте аргументированно доказать, что где-то что-то сделано не по делу. Разберите хотя бы один диалог по косточкам, со всеми его факами и битчами – и попробуйте найти в них пустоты, пробелы или, наоборот, немотивированные завалы. Вряд ли это у вас получится, вот что я вам скажу. Даже из диалога, в котором пять минут обсуждают массаж стопы, не выкинешь ни слова. Потому что, если выкинешь – нарушится та гармония, посредством которой старина Квентин и хватает за душу всех, кто подворачивается под руку. От примороженных тинейджеров до каннского жюри. Хотел бы я еще и уметь объяснить, как эта гармония работает… |
